Самотлор и города на болоте: как ХМАО превратился в одну большую стройку

В начале 1960-х страна еще не была уверена, что север может стать опорой экономики. В Москве сомневались, а стоит ли вкладываться в суровый край без дорог и подтвержденных запасов нефти. Но первые результаты быстро рассеяли скепсис. Усть-Балыкское месторождение, открытое в 1961 году, уже через пять лет дало почти миллион тонн нефти. После этого стало понятно, что богатства Западной Сибири больше не гипотеза из научных отчетов, а реальность, подкрепленная добычей.

Тем временем на геологической карте Югры появлялись новые перспективные зоны. Геологи продвигались выше по Оби, к селу Нижневартовскому. Там, где еще вчера под болотами видели только песок и воду, начали проявляться признаки крупного месторождения — того самого, которое позже станет Самотлором.

В поисках легенды

История Самотлора могла бы стать романом о сомнениях, упрямстве и редкой удаче. Глухая равнина к востоку от тогда еще деревянного Нижневартовского, болота, мертвые озера, редкие тропы ханты — место, где, казалось бы, искать нефть бессмысленно. Попытки следовали одна за другой и почти всегда заканчивались провалом.

Но данные, которые собирали геологи, постепенно складывались в картину. В конце 1950-х геофизики заметили слабые, но стабильные аномалии на западном берегу озера Самотлор. Сигналы были неочевидными, однако Фарман Салманов со своим чутьем на нефть был уверен: под озером может скрываться крупная залежь, возможно, самая перспективная в регионе. Леонид Кабаев, начальник Нижневартовской сейсмопартии, неделями обивал кабинеты, убеждая руководство обратить внимание на эту площадку.

В 1964 году сейсмические съемки подтвердили догадки. На стол начальника Мегионской экспедиции Владимира Абазарова легла карта загадочной Самотлорской площади — будущего легендарного месторождения.

Но решение бурить было только началом. До точки Р-1 нужно было добраться через леса и болота. Тридцать шесть суток в январе 1965 года тащили буровой станок от Нижневартовского по насту, который проваливался под гусеницами. Вышку собирали еще шестнадцать дней — в мороз, пургу и полную непредсказуемость северной зимы.

Вознаграждение за эти нечеловеческие усилия не заставило себя ждать. 29 мая 1965 года бригада легендарного Григория Норкина вошла в нефтегазовые пласты. Но подлинная кульминация произошла 22 июня. В этот день на стол Юрия Эрвье легла радиограмма от Владимира Абазарова и главного геолога Михаила Синюткина: «На Р-1 Самотлора… получен фонтан безводной нефти… суточным дебитом более тысячи кубометров».

Геологи открыли не просто месторождение, они изменили представления страны о собственном будущем. На карте СССР появилась новая звезда, которая станет центром притяжения для тысяч людей. С этого дня нефть Югры перестала быть смелой гипотезой и стала реальностью, для многих — судьбой.

Промышленная разработка началась в 1969 году и стала точкой невозврата. В 1980-м Самотлор выдал 158,9 млн тонн — это был недостижимый ни для одного месторождения СССР показатель. В 1981 году добыли миллиардную тонну, в 1990-м уже вторую. Масштабы были настолько огромны, что первопроходцы признавались: «Мы не верили своим глазам».

Освоение Самотлора превратилось в отдельную эпопею. Глубина болот доходила до 10-12 метров, техника тонула даже на морозе. Первые кусты буровых ставили на деревянные настилы, которые тут же уходили под землю. Дороги исчезали за ночь. Люди жили в вагончиках и палатках, которые метель могла снести за несколько минут. Воду и продукты доставляли вертолеты — если погода задерживала борт, буровая оставалась на голодном пайке.

Но месторождение росло. Прокладывали дороги, тянули трубы, собирали лучших буровиков страны. Буровые работали в три смены, и над Самотлором не гас свет ни одной ночи. Первые нефтяники называли происходящее просто: «нефтяная революция».

Города, выросшие за поколение

После запуска месторождений, которые в 70-х открывали одно за другим, Югра начала оживать. В 1965 году ЦК ВЛКСМ объявил новый нефтегазовый регион всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Для молодежи это была романтика, вызов и билет в новую жизнь. Стройотряды ехали в Югру так же массово, как когда-то на целину. Поезда, баржи, вертолеты доставляли ребят на берега Оби. Через сутки они уже строили себе жилье.

За одно лето вырастали целые кварталы палаток. К ним тянули свет, прокладывали настилы через болота — так рождались первые рабочие поселки. Каждая большая стройка становилась сердцем будущего города.

Сургут, тогда еще село на излучине Оби, получил статус города в 1965 году. Здесь кипела работа сразу над шестью всесоюзными стройками: газопровод Уренгой — Сургут — Челябинск, нефтепровод Сургут — Полоцк, корпуса Сургутской ГРЭС, ЛЭП-500, железная дорога на Уренгой. В 1975 году над рекой поднялся гигант — железнодорожный мост через Обь, крупнейший в Западной Сибири. С этого момента Сургут стал воротами к северным богатствам.

Так же быстро росли и другие нефтяные города. Урай, поднявшийся на первых победах в Шаиме, стал городом в 1965 году. Нефтеюганск в 1967-м превратился в опорную базу «Юганскнефтегаза».

Нижневартовск в 1972 году менял деревянные избушки на многоэтажки, получив статус города. Здесь шли сразу шесть крупнейших строек: освоение Самотлора, нефтепровод «Нижневартовск — Альметьевск», газоперерабатывающий завод, железная и автомобильные дороги, электростанция. Каждый год в город приезжали до трех тысяч студентов. Они строили дома, корпуса больниц, школы, сады.

В 1980-е на карте Югры появляются Когалым, Лангепас, Нягань и другие молодые города. Они становились опорными базами для освоения новых месторождений.

В 1959 году в Югре жили 124 тысячи человек. Через 20 лет уже почти 600 тысяч. К 1989-му — больше 1,2 миллиона. На глазах одного поколения здесь вырастали города, которые в другой эпохе строили бы века. Здесь хватало нескольких лет, света буровых и человеческой веры в то, что Север можно не только покорить, но и сделать домом.

Цена великого рывка

Нефтяная революция подарила Югре города, дороги, электростанции. Но за этим рывком всегда стояла другая реальность. Та, что редко попадала в торжественные отчеты. Реальность людей, которые здесь жили.

К середине 1970-х Югра стала главным нефтяным полигоном страны: Самотлор, Усть-Балык, Федоровское, Повховское… Промышленность росла быстрее, чем появлялись дороги, больницы и школы. На бумаге округ уже был индустриальным гигантом, а в жизни оставался поселками в грязи, где вдоль улиц стояли балки, вагончики и бараки.

Люди жили буквально рядом с рабочими местами: кто-то спал в раздевалках, кто-то мылся в котельных. В Нижневартовске детские сады размещали прямо на первых этажах жилых домов, других зданий не было. В Сургуте рожениц принимали в коридорах: поток был таким, что места просто заканчивались.

Социальная сфера отставала от промышленной в четыре раза, говорилось в докладных ЦК. Но стране нужна была нефть, которая являлась главным товаром на экспорт. На конец 1970-х почти 60% нефти и 55% газа СССР давала Тюменская область. Югра стала донором страны, кормильцем, чьи собственные города строились по остаточному принципу.

Проблемы множились. На Самотлоре экологи фиксировали заиливание ручьев, разливы нефти, аварии на трубах, уложенных в спешке. До пятой части трубопроводов нуждались в ремонте, но средств не хватало — доходы уходили наверх. В магазинах не хватало продуктов; в некоторых поселках на десятки тысяч людей приходился один продуктовый.

Самой большой ценностью оставались не дороги и не заводы, а люди. Геологи, буровики, электромонтажники, медики, учителя. Те, кто поднимал Север. Они работали вахтами, жили в бараках, грелись у буржуйки, возвращались в тайгу и знали: их труд меняет страну. Они знали, что за их спинами уже растут города, которые они сами пока даже не успели увидеть.

На пороге перемен

С открытием новых нефтяных территорий структура жизни в Югре менялась необратимо. Леспромхозы, десятилетиями кормившие север, и рыба, бывшая основой местной экономики, уходили на второй план. Их место заняла нефть.

К середине 1980-х месторождения Среднего Приобья выдавали 336,8 млн тонн в год. К 1990 году добыча держалась на уровне 301,4 млн, несмотря на то что общесоюзные показатели после рекордных 603–616 млн тонн пошли вниз. Исследователи отмечали: к концу 1970-х до 60 % всей нефти СССР и 55 % газа давала Тюменская область. Фактически северные промыслы обеспечивали большую часть валютных поступлений страны.

Но при этом промышленный рост так и не подтянул за собой уровень жизни. Промыслы уходили в будущее, а города оставались в прошлом. В 1980-е, на фоне союзного кризиса, этот разрыв стал особенно заметен. Нефть и газ по-прежнему уходили в общесоюзный котел, но обратно в округ возвращалось мало.

К концу 1980-х Югра изменилась до неузнаваемости. Она стала одной из ключевых индустриальных территорий страны — со своей сетью нефтяных городов, железными дорогами и энергетическими объектами. Здесь жили уже больше миллиона человек, и большинство были приезжими, которые сначала ехали «за длинным рублем», а затем оставались, почувствовав силу и перспективу этого места.

Именно тогда в прессе и докладных стали громче звучать требования учитывать интересы региона: оставлять часть доходов в местных бюджетах, вкладываться в школы, больницы, жилье. Север, который кормил страну, все отчетливее чувствовал свою цену.

Так Югра подошла к порогу 1990-х. Не как бедный северный округ, а как густо застроенный индустриальный гигант с молодой городской сетью, огромными запасами сырья и ощущением, что прежняя модель больше не работает. Теперь региону нужно было не только кормить страну. Ему нужно было наконец начать кормить и себя.